Размозжи Голиаф Давида, что бы вышло из мировой истории? Непредставимо!
По крайней мере никакого христианства, ведь священное яблоко должно было
упасть возле яблони.
Борис воздвиг мне незаслуженный монумент в садах Карлсруэ, подлежащий
скорейшему свержению. Монументом быть опасно, как мы видим на примере
бюста Вагнера из Венецианских садов, недавно оставшегося без носа. Вагнер без
признаков орлиности печальнее Гоголя без его новеллы!
Борис проницательно медитирует на тему дуракаваляния, я пробую его на зубок.
За интеллектуальной - не поверхностной и не произвольной - бессмыслицей
прячется грусть клоуна. Та, что отражает состояние безымянной публики,
желающей развлекаться независимо от ее возраста, образования, происхождения,
вкуса. Геркулесова задача, с постоянно подстерегающей опасностью рухнуть в
пустоту, банальность, скуку или издёвку, решаемая каждый раз с блеском в огнях
рампы.
Борис, создатель метафизических звучаний, рождаемых ежедневно, ежечасно в
его глубинах, всплывающий на поверхность человеческого присутствия лишь
тогда, когда того требует общество, семья, работа и долг (не кошмар ли для любой
жены, не проблема ли для учеников и чиновников?), которого я узнал в просветах
эпидемии, на разных территориях, человек осязания, существо трудноуловимое,
здесь и не здесь, скрывающееся за защитой очков - доброжелательный взгляд
мнимого Незнающего, извиняющегося за свою направленность в глубину, но и
наивный взгляд любопытного ребенка, постоянно готового учиться. Извиняется
Борис за все: за присутствие и за отсутствие, за то, что берет, и за то, что дает, за
то, что молчит и за то, что говорит: громоотвод, попытка скрыться от собственного
превосходства, переживаемого, как тяжкий груз. Наследие еврейской смиренности
и преданности, скрытое в метафорах, в шутках и ироничных замечаниях - сарказм
завуалирован, чтобы не обидеть... Человек удивительно образованный почти во
всех областях искусства и культуры, при том что он замечает (осознанно!) только
то, что ему может оказаться близко. Вплоть до нетерпимости, в которой он и сам
себя упрекнул в одной публикации, оставаясь ей верным, аргументируя и
оправдывая ее -, ведь готовность изменить мнение, принять блудного сына ему не
изменяет.
Не только музыкальный дар, но и мощная визуальная память, позволяющая
анализировать и сопоставлять увиденное, помогают ему, очевидно, проникать и в
суть литературы на чужих ему языках: ни разу мне не встречался еще человек,
умеющий так точно понимать нюансы словесной игры - и так остроумно плести
свои варианты. Переписка превращается в блиц-турнир, сложный, увлекательный
и уводящий, кажется, в бесконечность - так раскрывается, вероятно, типичный
еврейский интеллект.
Но его способность спонтанно, даже необузданно влюбляться в определенные
вещи, идею, ситуации, души не поддается интеллектуальному контролю. Здесь он
романтик, выпавший из времени и живущий в невозможном мире целостности,
интимности и гармонии: в Венеции. Тут он неистов как оперный герой-любовник,
хотя и тут клонит его в сторону метафизически переживаемого Ничто, в котором
угадываются его любимые русские абсурдисты, художники, музыканты, поэты
нонсенса и зауми: ирреальность как ответ на пирамидальную советскую

гиперреальность, впитанный им, видимо, уже в детстве. Это корни,
проглядывающие в его юморе: опыт враждебности мира.
Человек без родины, принадлежащий только семье, путник, которому быт не дает
достаточной свободы передвижения, человек разрыва, сдерживаемого
художественным талантом, находящий и вымывающий золотые крупинки в
трагедии повседневной жизни, доказывающий миру - который не смотрит, не
слушает и не хочет знать - что он прекрасен. Один из немногих безумцев, дающих
смысл существованию и способных указать нам на подлинно прекрасное.

(Э. В., 2021)